Приветствую Вас, Гость
Главная » Статьи » Военная история » История

Была ли Крымская война неизбежной? (Часть 1)
Была ли Крымская война неизбежной?
Проблема истоков Крымской войны давно уже находится в поле зрения историков, тяготеющих к изучению несостоявшихся, но возможных сценариев прошлого. Дискуссии о том, была ли ей альтернатива, столько же лет, сколько самой войне, и конца спорам не предвидится: уж слишком это захватывающая тема. Считая эти споры неразрешимыми в принципе, мы выбрали форму участия в нем, предпочтительную для многих исследователей: произвести на основе некоей каталогизации фактов и событий ретроспективно-гипотетический анализ, претендующий на построение не математического доказательства, а лишь общей схемы, не противоречащей логике.

Сегодня, когда Россия остается в ситуации стратегического выбора, размышления об исторических альтернативах приобретают особую злободневность. Они, конечно, не страхуют нас от ошибок, но все же оставляют надежду на отсутствие изначально запрограммированных исходов в истории, а значит, и в современной жизни. Этот посыл вдохновляет наличием возможности волей и разумом избежать худшего. Но он же тревожит и наличием таких же шансов свернуть на гибельный путь, если воля и разум откажут политикам, принимающим судьбоносные решения.

Восточный кризис 50-х годов в истории международных отношений XIX века занимает особое место, являясь некоей «генеральной репетицией» будущего империалистического раздела мира. Пришел конец почти 40-летней эпохе относительной стабильности в Европе. Крымской войне (в определенном смысле «мировой») предшествовал довольно длительный период сложного и неравномерного развития международных противоречий с чередовавшимися фазами подъемов и спадов. Постфактум: происхождение войны выглядит как долго зревший конфликт интересов, с неумолимой логикой приближавшийся к закономерной развязке.
В эту «эволюционную» картину как бы естественно вписываются такие вехи, как Адрианопольский (1829) и Ункяр-Искелесийский (1833) договоры, инцидент с «Виксеном» (1836 - 1837), Лондонские конвенции 1840 - 1841 годов, визит царя в Англию в 1844-м, европейские революции 1848 - 1849 годов с их непосредственными последствиями для «восточного вопроса» и наконец пролог военного столкновения - спор о «святых местах», побудивший Николая I к новым доверительным объяснениям с Лондоном, которые во многом неожиданно осложнили ситуацию.

Между тем в восточном кризисе 1850-х годов, как считают многие историки, не было заложено изначальной предрешенности. Они предполагают, что в течение долгого времени сохранялись довольно высокие шансы на предотвращение и Русско-турецкой войны, и (когда этого не случилось) Русско-европейской. Мнения расходятся лишь в идентификации события, оказавшегося «точкой невозврата».

Это действительно вопрос любопытный. Само по себе начало войны между Россией и Турцией [1] не представляло собой ни катастрофы, ни даже угрозы миру в Европе. По предположению некоторых исследователей, Россия ограничилась бы «символическим кровопусканием», после чего позволила бы вмешаться европейскому «концерту» для выработки мирного договора. Осенью-зимой 1853 года Николай I скорее всего ожидал именно такого развития событий, надеясь, что исторический опыт не дает оснований бояться локальной войны с турками по образцу предыдущих. Когда царь принял вызов Порты, первой начавшей боевые действия, ему уже ничего не оставалось, как воевать. Управление ситуацией почти полностью перешло в руки западных держав и Австрии. Теперь только от них зависел выбор дальнейшего сценария - либо локализация, либо эскалация войны.

Пресловутую «точку невозврата» можно искать в разных местах событийно-хронологической шкалы, но коль скоро она в конечном счете была пройдена, вся предыстория Крымской войны приобретает другой смысл, предоставляя сторонникам теории закономерностей аргументы, которые, несмотря на их небезупречность, проще принять, чем опровергнуть. Нельзя доказать с абсолютной достоверностью, но можно предположить, что многое из происшедшего накануне войны и за два-три десятилетия до нее было обусловлено глубинными процессами и тенденциями мировой политики, включая русско-английские противоречия на Кавказе, заметно усиливавшие общую напряженность на Ближнем и Среднем Востоке.

Крымская война возникла не из-за Кавказа (впрочем, трудно вообще точно указать на какую-то конкретную причину). Но надежды на вовлечение этого региона в сферу политического и экономического влияния Англии давали правящему классу страны подспудный стимул если не к целенаправленному развязыванию войны, то по крайней мере к отказу от чрезмерных усилий по ее предотвращению. Соблазн выяснить, что можно выиграть у России к востоку (как и к западу) от проливов, был немалым. Пожалуй, стоит прислушаться к мнению одного английского историка, считавшего Крымскую войну в значительной степени продуктом «большой игры» в Азии.

Была ли Крымская война неизбежной?

Император Наполеон III

Особняком стоит очень непростой вопрос об ответственности Наполеона III, в котором многие историки видят ее главного зачинщика. Так ли это? И да, и нет. С одной стороны, Наполеон III был последовательным ревизионистом по отношению к Венской системе и ее основополагающему принципу - статус-кво. В этом смысле николаевская Россия - охранительница «покоя в Европе» - была для французского императора самым серьезным препятствием, требующим устранения. С другой стороны, совсем не факт, что он собирался это сделать с помощью большой европейской войны, которая создала бы рискованную и непредсказуемую ситуацию, в том числе для самой Франции.

Намеренно провоцируя спор о «святых местах», Наполеон III, возможно, хотел бы не более чем дипломатической победы, позволившей ему посеять раздор среди великих держав, прежде всего в вопросе о целесообразности сохранения статус-кво в Европе. Драма, однако, в другом: он оказался не в состоянии удержать контроль над ходом событий и дал в руки туркам рычаги опасного манипулирования кризисом в собственных, далеко не миролюбивых интересах. Имели значение и собственно русско-турецкие противоречия. Порта не отказалась от претензий на Кавказ.

Стечение не благоприятных для России обстоятельств в начале 1850-х годов обусловилось не только объективными факторами. Небезошибочная политика Николая I ускорила формирование направленной против него европейской коалиции. Провоцируя, а затем ловко используя просчеты и заблуждения царя, Лондонский и Парижский кабинеты вольно или невольно создавали предпосылки для вооруженного столкновения. Ответственность за крымскую драму в полной мере делили с русским монархом западные правительства и Порта, стремившиеся ослабить международные позиции России, лишить ее перевеса, полученного ею в результате Венских соглашений.

Была ли Крымская война неизбежной?

Портрет императора Николая I

Определенная доля вины лежит на партнерах Николая I по Священному союзу - Австрии и Пруссии. В сентябре 1853 года в Ольмюце и Варшаве состоялись конфиденциальные переговоры русского императора с Францем-Иосифом I и Фридрихом Вильгельмом IV. Атмосфера этих встреч, по свидетельству современников, не оставляла сомнений: между участниками «царила по-прежнему самая тесная дружба». Вольно или невольно австрийский император и прусский король помогли Николаю I прочно утвердиться в надежде на верность своих исконных союзников. По крайней мере для предположений, будто Вена «удивит мир своей неблагодарностью», а Берлин не станет на сторону царя, не было никаких оснований.

Идеологическая и политическая солидарность трех монархов, отгородившая их от «демократического» Запада (Англии и Франции), не являлась пустым звуком. Россия, Австрия и Пруссия были заинтересованы в сохранении внутриполитического («морального») и международного (геополитического) статус-кво в Европе. Самым реальным гарантом его оставался Николай I, поэтому в надежде царя на поддержку Вены и Берлина было не так уж много идеализма.

Другое дело, что кроме идеологических интересов у Австрии и Пруссии были геополитические. Это ставило Вену и Берлин в канун Крымской войны перед трудным выбором между соблазном присоединиться к коалиции победителей для получения доли трофеев и опасением потерять в лице чрезмерно ослабленной России защитный оплот против революции. Материальное в конце концов взяло верх над идеальным. Такая победа не была фатально предопределенной, и предвидеть ее мог лишь гениальный политик. Николай I к данной категории не принадлежал. Это, пожалуй, главное и, возможно, единственное, в чем он виноват.

Сложнее анализировать русско-английские противоречия в 1840-е годы, точнее - их восприятие Николаем I. Принято считать, что тот эти противоречия недооценил, а англо-французские преувеличил. Похоже, он действительно не заметил, что под прикрытием мнимого альянса с Россией в «восточном вопросе» (Лондонские конвенции, 1840 - 1841) Пальмерстон вынашивал идею коалиционной войны против нее. Не заметил Николай I (во всяком случае, не отдал этому должное) и наметившийся с середины 1840-х годов процесс сближения Англии и Франции.

Николай I в каком-то смысле проиграл Крымскую войну уже в 1841 году, когда допустил политический просчет из-за своего самоуверенного идеализма. Относительно легко идя на отказ от выгод Ункяр-Искелесийского договора, царь наивно ожидал получить в воздаяние за сегодняшнюю уступку завтрашнее согласие англичан на эвентуальный дележ «османского наследства».

В 1854 году стало ясно, что это было ошибкой. Однако по существу она превратилась в ошибку только благодаря Крымской войне - той «странной», которая, по мнению многих историков, неожиданно возникла из рокового сплетения полуслучайных, отнюдь не неизбежных обстоятельств. Во всяком случае, в момент подписания Лондонской конвенции (1841) не было никаких видимых оснований считать, что Николай I обрекает себя на столкновение с Англией, и они, конечно, не появились бы, если б в 1854 году целое нагромождение факторов, обусловленных страхом, подозрением, неосведомленностью, просчетами, интригами и тщеславием, не вылилось в коалиционную войну против России.

Получается весьма парадоксальная картина: события 1840-х - начала 1850-х годов с их невысоким уровнем конфликтогенности «логично» и «закономерно» привели к большой войне, а серия опасных кризисов, революций и военных тревог 1830-х (1830 - 1833, 1837, 1839 - 1840) нелогично и незакономерно завершилась продолжительным периодом стабилизации.

Есть историки, утверждающие, что Николай I был совершенно чистосердечен, когда неустанно убеждал Англию в отсутствии у него антибританских намерений. Царь хотел создать атмосферу личного доверия между лидерами обоих государств. При всех сложностях их достижения русско-английские компромиссные соглашения о путях разрешения двух восточных кризисов (1820-х и конца 1830-х годов) оказались продуктивными с точки зрения предотвращения большой европейской войны. Не имея за плечами опыта такого сотрудничества, Николай I никогда не позволил бы себе визит, который он нанес в Англию в июне 1844 года с целью обсудить с британскими первыми лицами в конфиденциальной обстановке формы и перспективы партнерства в «восточном вопросе». Переговоры прошли вполне гладко и обнадеживающе. Стороны констатировали взаимную заинтересованность в сохранении статус-кво в Османской империи. В условиях крайне напряженных тогда отношений с Францией и США Лондон был рад получить самые что ни на есть достоверные заверения лично от Николая I о его неизменной готовности уважать жизненно важные интересы Великобритании в наиболее чувствительных для нее географических точках.

Вместе с тем для Р. Пиля и Д. Эбердина не было ничего шокирующего в предложении царя о целесообразности заключить русско-английское соглашение общего характера (нечто вроде протокола о намерениях) на тот случай, если самопроизвольный распад Турции срочно потребует от России и Англии скоординированных усилий по заполнению образовавшегося вакуума на основе принципа равновесия. По мнению западных историков, переговоры 1844 года внесли в русско-английские отношения дух взаимного доверия. В одном исследовании визит царя даже назван «апогеем разрядки» между двумя державами.

Эта атмосфера сохранялась в последующие годы и в конечном счете послужила своеобразной страховкой в период кризиса, возникшего между Петербургом и Лондоном в связи с требованием Николая I к Порте о выдаче польских и венгерских революционеров (осень 1849 года). Опасаясь, что отказ султана вынудит Россию применить силу, Англия прибегла к предупредительному жесту и ввела свою военную эскадру в Безикскую бухту. Ситуация обострилась, когда в нарушение духа Лондонской конвенции 1841 года британский посол в Константинополе Стрэтфорд-Каннинг отдал приказ расположить английские боевые корабли непосредственно у входа в Дарданеллы. Николай I рассудил, что не стоит идти по пути эскалации конфликта из-за проблемы, касающейся не столько России, сколько Австрии, жаждавшей наказать участников Венгерского восстания. В ответ на личную просьбу султана царь отказался от своих требований, а Пальмерстон дезавуировал своего посла, принес Петербургу извинения, тем самым подтвердив верность Англии принципу закрытия проливов для военных судов в мирное время. Инцидент был исчерпан. Таким образом, идея русско-английского компромиссного партнерства в целом выдержала испытание, которому она подверглась во многом по вине привходящих обстоятельств, не имевших прямого отношения к подлинному содержанию разногласий между двумя империями.

Эти мысли, высказанные в основном в западной историографии, отнюдь не означают, что Николай I был безошибочен в анализе потенциальных угроз и действиях, продиктованных результатами данного анализа. Вполне симметричные ошибки совершал и Лондонский кабинет. Скорее всего эти неизбежные издержки с той и другой стороны обусловливались не недостатком желания договариваться и не отсутствием здравых логических посылов. Если действительно чего-то не хватало для устойчивого стратегического партнерства между Россией и Англией, так это исчерпывающей осведомленности о планах друг друга, совершенно необходимой и для полного доверия, и для полного соблюдения правил соперничества, и для корректного толкования ситуаций, когда казалось, будто позиции Лондона и Петербурга целиком совпадают. Именно проблема самого корректного толкования и стала во главу угла русско-английских отношений в 1840-е - начале 1850-х годов.

Разумеется, строгий счет тут нужно предъявлять прежде всего к самому императору, его умению и желанию глубоко вникать в суть вещей. Однако следует сказать, что и англичане не слишком усердствовали в расстановке всех точек над «i», делая ситуацию еще более запутанной и непредсказуемой, когда она требовала упрощения и прояснения. Впрочем, сложность процедуры исчерпывающего выяснения между Петербургом и Лондоном сути их позиций в «восточном вопросе» в какой-то мере оправдывала обе стороны. Таким образом, при всей внешней успешности переговоров 1844 года и благодаря разным толкованиям их конечного смысла они несли определенный деструктивный потенциал.

То же можно сказать и о скоротечном англо-русском конфликте 1849 года. Будучи улаженным на удивление легко и быстро, он оказался в итоге опасным предвестием именно потому, что Николай I и Пальмерстон сделали тогда разные выводы из случившегося (а вернее - из неслучившегося). Царь воспринял извинения, принесенные британским госсекретарем за самоуправство Стрэтфорд-Каннинга, а также заявление Форин-оффиса о неуклонной приверженности Лондонской конвенции 1841 года как новое подтверждение неизменности курса Англии на деловое сотрудничество с Россией в «восточном вопросе». Исходя из такой оценки, Николай I с готовностью подал Лондону встречный сигнал в виде отказа от претензий к Порте, что, согласно его ожиданиям, должно было быть расценено как широкий жест доброй воли по отношению и к Англии, и к Турции. Между тем Пальмерстон, в подобные жесты не веривший, решил, что царю попросту пришлось отступить перед силовым давлением и, стало быть, признать тем самым эффективность применения к нему таких методов.

Что касается международно-дипломатических последствий революций 1848 года, то они заключались не столько в том, что создалась реальная угроза общеевропейскому миру и венскому порядку, сколько в появлении нового потенциально деструктивного фактора, к чему Николай I уж точно не был причастен: у кормила власти во всех великих державах, кроме России, охранителей сменили ревизионисты. В силу своего политического мировоззрения они объективно противостояли русскому императору - теперь уже единственному защитнику постнаполеоновской системы.

Когда возник спор о «святых местах» (1852), ему не придали значения ни в Англии, ни в России, ни в Европе. Он казался ничтожным событием еще и потому, что не имел прямого касательства к русско-английским отношениям и пока еще не очень опасно затрагивал отношения русско-турецкие. Если и назревал конфликт, то в первую очередь между Россией и Францией. По ряду причин в тяжбу втянулся Наполеон III, втянул туда Николая I и Абдул-Меджида, а позже - Лондонский кабинет.


Источник: http://topwar.ru/686-byla-li-krymskaya-vojna-neizbezhnoj.html
Категория: История | Добавил: Nick (16.10.2013)
Просмотров: 344 | Теги: Крымская война | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: